Моя жизнь (сборник) - Страница 41

– Вот одно заметно, – говорю я. – Лицо-то у вас изменилось. Бледность пропала.

– Да ведь, должно быть, он знает. Только одно обидно. Лекарства никакого не дает. А вот за это-то самое, что бочку катаешь, пролетку возишь, что яблоки ешь, – тыщ-щи ведь платить надо. Вот что! И платишь. Что с ним сделаешь? Сказать-то ведь ему ничего нельзя…

* * *

Жаркий вечер лета. Июль месяц. Сад густо зарос зеленью. И уже не видно за ним красивой церкви «Утоли моя печали».

Сижу я в саду с приятелями и вижу, как в калитку во двор пришел хозяин с портфелем под мышкой и с ним – миловидная дама, в белой широкой шляпе, сбоку спускалась роза ей на лицо. Хозяин прошел по саду и остановился у капельной бочки, которая была наполнена дождевой водой. Он посмотрел в бочку, и дама рукой брызнула ему водой в лицо.

Хозяин рассмеялся.

* * *

Я прошел в сад к хозяину, сказал:

– Ну что ж, Захарьин-то вылечил вас, Анатолий Павлович.

– Да, да. Совсем себя чувствую человеком. Даже разрешил мадеру с водой. Полстаканчика. Замечательный человек. Так благодарен. Совсем другой стал. Одно: на лошадь сесть нельзя. Ходи пешком. Так верите ль, что я испытал: вот с Анной Федоровной, – показал он на даму, – из «Мавритании» извозчика нанял, еду, а сам молюсь. «Господи, – говорю, – не встретить бы его. Вот увидит, что будет». Гляжу, а он напротив и катит. Я-то голову за ее спрятал. Видел он меня или нет? Вот теперь вы знаете, какая у меня забота. Я у него через неделю быть должен. Так сейчас трясусь. Если видел, ведь он меня выгонит…

Я говорю:

– А что ж, сад-то когда рубить будете?

– Не буду. Не велел.

– Как же, – говорю, – что же это за лекарство такое? Ведь вы доходный дом строить хотели.

– Не велел. Вот вам и доходный дом. «В другом месте, – говорит, – строй. А это, – говорит, – для дыхания вам необходимо. Вы, – говорит, – родились здесь, привыкли. Вам, – говорит, – сад необходим». Вот, что с ним поделаешь? У меня на Тверской дом есть. А он не велит там жить. Помните – у меня в зале, когда вы Айвазовского смотрели, там зеленые обои были: так он мне самому велел переклеить белыми. «Сам, – говорит, – переклеивай. А зеленые, – говорит, – нельзя». Вот вы и возьмите: он – профессор, все видит. Но ведь и спасибо скажешь. Другую жизнь увидал. И совсем по-другому все кажется. Ну, обедать иду. Яблоки, а мяса никакого. И, заметьте, – навсегда…

И он, смеясь, ушел с дамой.

А я сказал в душе профессору Захарьину спасибо, что сад-то по его милости не срубили.

Магистр Лазарев

В Москве были замечательные люди, ученые, всесторонне образованные люди, высокой души, большого сердца, притом оригиналы и чудаки.

На семнадцатом году моей жизни, помню, когда была жива еще моя мать и брат Сергей и я учился в Школе живописи, ваяния и зодчества, как-то я почувствовал, что у меня сильно заболело горло. Была зима. И брат мой Сергей пошел искать доктора. Жили мы в то время у Сухаревой башни, в Колокольниковом переулке, в маленькой бедной квартире, окна которой приходились вровень с землей. Неподалеку от Колокольникова переулка, у церкви, был дом-особняк. Вот в подъезде этого дома жил доктор Лазарев. На дверях была прибита медная дощечка, на которой было написано: «Доктор медицины. Горло, ухо, нос».

Лазарев вошел ко мне в пальто нараспашку, во фрачном жилете, в белоснежной рубашке и белом галстуке. Огромного роста блондин, с голубыми глазами. Большие красные руки выглядывали из рукавов пальто. Войдя, он пристально посмотрел на меня, а потом на стену, на которой висели проколотые кнопками мои летние этюды и рисунки с натурщиков.

– Это ваша работа, картины? – спросил доктор.

– Мои, – ответил я.

– Очень плохо, – сказал доктор и, обернувшись, взял стул и сел против меня.

– Да, вы правы, – сказал я. – Плохо. Я не люблю их, я никак не могу достигнуть света.

– Скажите «а-а», – приказал доктор.

– А-а…

– Громче.

– А-а, – громче повторил я.

Доктор встал, написал записку и послал брата к нему на дом принести оттуда что-то, по записке. Он сидел против меня и молча смотрел.

– Горло у меня болит, – говорю я, – как больная трубка, и сильно болит. Доктор, посмотрите, пожалуйста, горло.

– Да, болит, – ответил он. – И сильно, но мне смотреть не надо.

– Как же, – говорю я. – Может быть, у меня дифтерит?

– У вас дифтерит и есть.

– Вы же не видели, – говорю я взволнованно. – А может быть, скарлатина?

– У вас и скарлатина, – сказал доктор.

«Вот так история, – подумал я. – Странный доктор, не смотрит горла».

– Вы же не видели, – говорю я, волнуясь. – А может быть, жаба у меня?

– У вас и жаба, – равнодушно подтвердил доктор.

Вернулся мой брат. Принес склянку какой-то жидкости и большую связку ваты. Я смотрел на доктора с испугом. Он взял вату, смочил ее жидкостью и велел брату вытереть себе руки этой ватой. Он вытер мокрой ватой и ручки дверей. Сказал брату:

– Вам быть в этой комнате нельзя. Он болен.

И моей матушке сказал тоже, что входить ко мне нельзя.

– Сегодня ночью у него будет сильный жар.

Он подошел ко мне, поднял рубашку и, приложив ухо к сердцу, долго слушал. Потом принес стол из другой комнаты, поставил около меня. Достав чистую скатерть, постелил на стол. Сказал:

– Я через час приеду…

И уехал.

«Как все странно, – подумал я. – Странный доктор. У меня и жаба, и скарлатина, и дифтерит. Что ж, как же это?»

Ровно через час он вернулся.

Принес корзину, развернул ее, вынимал оттуда и ставил на стол: банку зернистой икры, большой кусок белорыбицы, жареную пулярку, какое-то желе, компот, бисквит, сбитые сливки, моченые вишни и яблоки, чернослив. Он поставил передо мною тарелку – а также и перед собой, – сел напротив, положил мне огромный кусок белорыбицы и сказал: