Моя жизнь (сборник) - Страница 59

Сижу дома один, дожидаюсь собаку. Все не ведут… Дворника послал купить молока, хлеба, колбасы – накормить собаку. Гляжу в окно. Уж поздно, сумерки… Вдруг слышу звонок на кухне. Отворяю дверь: стоит татарин, а на веревке большая собака, кофейно-пегий пойнтер. Дивная голова, уши длинные. Смотрит на меня.

– Здравствуй, пес, милая собака…

И сердце бьется от радости.

– Такой умный собака, – говорит татарин, – толко хозяин нет. Тэбэ Бог молить будэт.

– Скорее кормить…

Налил молока, накрошил хлеба. Собака голодная, ест. Колбасу прямо глотает.

– Тубо, тише, – говорю я.

Дворник-татарин получил на чай, сказал:

– Прощай, собака. Барин жизнь вертал…

И ушел. Я сел на постель, собака легла около на полу.

«Какая красота, какие глаза!.. Совсем еще молодой пес».

Он морду положил на пол и слушает. «Но как его зовут?» – подумал я. Я встал, открыл шкап и достал книжку, охотничий календарь. Читаю собачьи клички… «Загоняй», «Лебедка»… Это не то, это борзые… А вот… И перебираю названия. Говорю отдельно каждое. Собака лежит смирно. Только в конце прочел:

– Феб…

Собака вскочила.

– Феб, Феб, – повторил я.

Собака подошла ко мне.

– Ты Феб, – говорю я, – Фебушка… Феб…

Феб положил мне голову на колени и смотрел.

Как я был рад – у меня собака!

Лег спать. Феб лег подле, на коврике. Кто-то шел по лестнице, было слышно за дверью, Феб тихо заворчал.

«Сторожит меня», – подумал я.

– Феб, вьен иси! [14]

И Феб прыгнул на постель и разлегся в ногах.

Утром, когда я проснулся, Феб подошел ко мне, близко к лицу, посмотрел в глаза. Когда я вставал, он радовался и что-то бормотал. Вертел хвостом и, прыгая, лаял. Я пошел с ним на улицу. Феб шел со мной, не обращая внимания на встречных собак.

Пришел мой приятель, доктор. Феб так обрадовался, прыгал вокруг, бурлыкал, визжал и лег на спину.

– Он понимает, – сказал доктор, – я люблю собак. Он это чувствует. Хорош пес… молодой.

Доктор взял свернул кусок газеты, плюнул на нее, бросил и сказал:

– Апорт!

Феб схватил газету и принес доктору.

– Ученый, – сказал доктор…

Была осень. Надо было мне ехать в Петербург по делу. Феба взял с собой. Там, на Театральной улице, у меня была квартира, где Контора Императорских театров и где жил директор Владимир Аркадьевич Теляковский. Теляковский любил собак.

– Хороша собака, – сказал он мне.

Уезжая опять в Москву, Теляковский посоветовал мне оставить собаку у него, так как я скоро опять должен был приехать в Петербург.

Много было у меня дела с постановками опер и балета в Москве для Большого театра и в Петербурге для Мариинского. Еду опять в Петербург с курьерским поездом. Ранним утром выходят пассажиры на станции Бологое. Выхожу и вижу: платформа покрыта снегом, синеют деревья в инее. Укутанные в шубах идут пассажиры… Утренний холодок… Большая станция Бологое светит огнями окон. На станции тепло. Чай со сливками и бологовские булки… крендели. Несут газету «Новое время». Свеженькая газета, только что пришла из Петербурга… Садимся опять в вагоны. Убраны постели, спальные места. Поезд идет, в окнах виден рассвет, розовеют леса и поля, ровно покрытые снегом. У всех пассажиров газеты. На последней странице читаю: «Выставка кровного собаководства, Манеж. Награды: лучшая собака выставки и первая золотая медаль, как лучший пойнтер, Феб, владелец К. А. Коровин».

«Что такое, – подумал я. – Что значит?» Читаю опять: «Феб, владелец Коровин…» – «Что такое? Феб мой там, у Теляковского. Странно. Как мог попасть Феб на выставку?.. Непонятно». Опять перечитываю заметку – «Фебушка, неужели это ты?.. Ерунда, не может быть».

Пассажиры собирали чемоданы, поезд подходил к Петербургу.

Тихое зимнее утро. Извозчик везет меня на санках по Невскому проспекту. Широкая улица прекрасного города, и в дымке мороза, сбоку, северное солнце освещает уходящие дома улицы. Скрипят сани по мерзлому снегу.

У памятника Екатерине II поворачиваю на Театральную улицу и останавливаюсь у подъезда. Швейцар, в красной ливрее, помогает выносить мои чемоданы. Я бегу по лестнице и думаю: «Зайду к Теляковскому». Вхожу в большой приемный зал. На стенах висят портреты императриц: Елизаветы Петровны, Екатерины… Один портрет с собакой. Вижу, выходит Владимир Аркадьевич. Улыбаясь, говорит мне:

– Вот какой вы! Все медали получаете, и собака ваша тоже. Феб-то каков!

– Я прочел сегодня… Что значит?

– Знаете, – говорит мне Теляковский, – я послал вашего Феба на выставку. Уж очень хороша собака. И подумайте, там ведь собаки какие… Царская охота вся! А ваш Феб – первая собака!..

– Удивительно, – сказал я.

– Англичане присудили. Они понимают. Но удивляются, что нет у него родословной. Это по-русски. Родословные растеряли. – И Теляковский рассмеялся…

Я переоделся и поехал на выставку. В Манеже, куда я пришел, слышался лай собак. В разделенных перегородками стойках, на цепочках, в ошейниках, с разными тюфяками, подстилками, лежали, лаяли и вертелись собаки разных пород. Издали у одной стойки стояла толпа. Подойдя, я увидел плакаты и букеты цветов… А на толстой ржавой цепи, на досках – моего Феба. Он лежал, свернувшись клубочком.

– Феб, – сказал я, подойдя.

Он вскочил и бросился ко мне, положил мне лапы на плечи.

– Это ваша собака? – обратился ко мне какой-то военный.

– Моя, – ответил я.

– Очень рад познакомиться. У меня к вам есть дело. Пойдемте в контору.

В конторе военный сказал мне:

– Его высочество приказал узнать мне у владельца этой собаки, не уступит ли владелец собаку. Вам предлагают тысячу рублей.